Прошли первые дни 2001 года. И потекло время   дней в привычном ритме моих занятий. Не  ждал телефонных звонков. И вдруг...

       -Ты знаешь? Юра Шуленин умер.-

        -Да ты что? Когда?

        -Месяц назад.-

        -Как месяц назад?-

        -Почему никто не позвонил?-

        -Не пожелали родственники.-

         -Жуть! Да что его Татьяна свихнулась?

         -Вот так. И никто из институтской группы не знал и не знает!-

Странная, жуткая смерть...

 

Он появился в классе 68 школы где-то в начале зимы. Занятия 9 класса шли полным ходом. Новичок в классе - так неожиданно. Небольшого роста с заостренным к подбородку лицом, редкие светлые волосы. Ничего выразительного, вот только глаза - светлые не то серые, не то голубые из под верхних век с длинными белесыми ресницами. Оттого взгляд какой-то грустно-печальный. Одежда на нем простая, серенькая, плохо пригнанная. Большие не по росту, разношенные до нельзя валенки с треугольными кожаными заплатами на пятках. Короче. не на чем было задержаться взгляду. "Шуленин Юрий! Любите и жалуйте!"

Он спокойно прошел в конец класса и сел за свободную парту. Шел урок истории. Из кирзовой военного образца сумки новичок достал учебник. Вроде бы любопытство класса остыло. Все началось на перемене. Наш класс был составным - часть ребят "аборигены" 68-ой из городка громадного паровозостроительного завода ПВЗ, меньшая часть пришли из семилетки железнодорожного района города. Так вот, кто-то из ПВЗвских ребят в течение урока попросил у новичка учебник и пустил его по своим. И те, при всей имеющейся фантазии расписали несчастный учебник истории. Все исторические деятели стали выглядеть по меньшей мере, пиратами. С каждой страницы таращился бандит. На перемене Шуленин встал, поднял учебник и спокойно спросил: "Кто это сделал?" Ему ответили: "Да так и было, а если что не так, то вспомни - это твой учебник, ты и резвился, интересно вот только дома или здесь успел?" Шуленин спокойно, не повышая голоса сказал: "Хорошо, по-доброму не хотите. Я сейчас же пойду к директору и все, все вы пожалеете." Хлопнул дверью и в затихшем классе слышно было, как зашаркали его валенки.

Первым очнулcя Колька Никитин - предводитель ПВЗэшников. Блеснув своей золотой фиксой, изрек:

- Други, время проучить!-

Шуленин к директору не пошел. Где-то, видимо, забился в угол, переждал перемену. После урока кто-то подошел ко мне и сказал, что он сидит и карандашом рисует на парте профиль Сталина. Вроде бы и похоже. В классе многие рисовали, и его творчество восторга не вызвало. Кто знает, может так он хотел показать свою значимость? После занятий, спускаясь по лестнице услышал я какую-то возню на верхней площадке у входа на чердак. Поднялся и увидел, как затравленно вжался в угол новичок, а вокруг Колькина команда, готовая к расправе.

-Ребята, вы что, свихнулись?- Он ничего не сделал. Сами испортили учебник, а теперь с кулаками. Кончайте бузу. Пойдем, Шуленин!-

И мы пошли. Это был день нашего знакомства. Мы еще не знали, что целых восемь лет будем рядом друг с другом.

 По школе все само собой наладилось. Он оказался неплохим парнем. Главное - никого не задирал, не лез вперед доказывать что-либо. Не помню, чтобы он просил у кого-либо списать. Был осторожным, старательно аккуратным. Участвовал во всех затеях, если они не переходили границ здравого смысла.. Тогда как-то незаметно таял. Оказалось он наш -железнодорожный. Отца его перевели из отделения станции Зима в наше. Он недавно перевез семью. Про такие семьи говорят: " мал мала меньше". но об этом дальше.

Шли дни. Пропотев в спортзале наша команда шла домой через небольшой сосновый лес, отделяющий Железнодорожный район города от завода. Обычно по пробитой в снегу дороге гнали пассами ледышку. Шуленин как-то быстро отделялся и исчезал, шел один. Это ребячье занятие переростков ему не нравилось. Он был старше нас на два года, и жизнь его далеко не баловала. Но вот как-то на перемене он с серьезным видом заявил:

-Моя фамилия Шуленин, и это не просто так. Ленин, а "Шу" значит по-китайски потомок, наследник!-

- Да брось ты, Юрка лапшу вешать. Шу по-китайски башмаки. И в лучшем случае твоя фамилия может  быть переведена на русский как "подметки Ленина".-

Он растерялся, замкнулся, спорить не стал.

В классе ходили клички. Колька Никитин был "Кока", Петя Возьянский - "Птичка". Иногда добавляли птичка радости.. Были и Бегемот, и Огурец, да много разных. Как-то в игре в баскетбол я в сердцах крикнул; "Ну что ты, Шулич, давай!" Шулич сразу к нему приклеился. И всегда, неизменно, в любой компании он оставался Шуличем. Тонкий, звонкий, прозрачный. Легкий на ходу, с быстрыми, но не суетливыми движениями тела, мелким, шустрым шагом. Он никогда не вступал в споры. И несколько отрешенная замкнутость добавляла ему веса, создавая ореол справедливого парня.

Семья Шулениных получила квартиру на Вокзальной улице. Это недалеко от нашей Пролетарской. Время как-то сблизило нас. И я иногда забегал к нему. Поражала нищета этой семьи. Мать - симпатичная, добрая женщина вечно в движении. Ее постоянная забота чем и как накормить детей. Шулич был старшим. За ним шли Алька, Володя, Нина и уж совсем малыш Володька со своим постоянным "обрыбился". Надув щеки, он на любую просьбу картавя выговаривал "облыбился", чем снимал к себе любые вопросы и претензии. В двухкомнатной квартире стояли только железные кровати и несколько стульев. На станцию Зима они, видимо, попали как беженцы. Москвич отец на войне и семье приходилось очень трудно. Тогда Шулич и прибавил к своему возрасту год, чтобы можно было устроиться подработать летом. Шел 48 ой год. Отец уже несколько лет как вернулся с фронта, но все еще ходил в военной форме с гирляндой медалей на френче. Был он, как мне казалось, высок ростом, с несвежим красным лицом алкоголика и каким-то нахальным взглядом. Во все его поведении чувствовалась самоуверенность превосходства на другими. Он -москвич, а вокруг провинциалы. Говорили, что с Зимой он распрощался из-за любви к спиртному. Привычка выпить осталась за ним и на новом месте. Семья еле сводила концы с концами. Было ясно, почему Шулич всегда спешил домой. Нужно было помочь матери. Летом на нем лежала обязанность по огороду. Так что особо свободных дней не было. Иногда он приходил на Пролетарскую. У нас была относительно хорошая библиотека. Ребята из класса часто брали книги. М вот что удивительно - Шулича книги не интересовали. Я не помню, чтобы он когда-либо просил что-нибудь взять почитать. Да и с книгой я его никогда не видел, не говоря уж о том, чтобы он участвовал в полемике или споре на литературные темы. Впрочем, он всегда уходил от любых споров, оставаясь молчаливым свидетелем, не принимая, верней не подтверждая какую-либо сторону. Какое-то время астрономию и черчение у нас в школе вел старый преподаватель. Неухоженный, вечно небритый с печальным задумчивым лицом. Ребята, не прощавшие никому какой-либо недостаток, дали ему кличку - "Шилом бритый". Как-то он дал задание вычертить любой архитектурный облом, деталь. О какой архитектуре можно было говорить в послевоенной школе далекого сибирского городка. Ребята растерялись. На что "Шилом-бритый" сказал: "Поищите!" Я предложил Шуличу придти ко мне и вычертить что-либо из книг отца по строительству. Мы долго листали с Шуличем толстый том в кожаном переплете и выбрали коринфский ордер. Когда "Шилом-бритый разбирал в классе задание, то остановившись на наших чертежах сказал: "Ну а вам неплохо бы поступить в архитектурный институт!" Я не придал этому никакого значения, считая, что заслуга - кожаного тома, а не наша тем более, что у остальных не нашлось такой возможности. Но Шулич это замечание воспринял иначе. Где-то в себе он оставил зарубку, ни с кем не обсуждая замечание учителя. Помню как-то летом в каникулы я зашел к Шулениным. Мать почему-то попросила меня особо не отвлекать Юру. Младшие братья смотрели на меня с загадочным гордым видом. Я прошел в комнату. К железной кровати придвинут стул, на котором стоял подрамник что-то около квадратного метра. Шулич сидел на табуретке, в левой руке держал фанерку, в правой маленькую кисточку, на коленях открытка величиной с ладонь. Шулич писал "Трех богатырей" Васнецова. Все три уже были намечены на полотне, и он аккуратно писал выпученный глаз лошади Ильи Муромца. "Ну Шулич, ты - шельма, чего же не говорил, что занялся живописью? И чего ты с этой малявки- открытки можешь взять, неужели не нашел крупней?"

 Шулич неохотно ответил: "Больше нет, но мне и этого достаточно." Предложил ему вместо этого сходить в лес, на горы и там порисовать. Как ни странно он согласился, но только потом, позднее. Я был явно не ко времени. Не знаю, дописал ли он свою картину. Много позднее на мой вопрос "Закончил?", Шулич сказал, что да. Но к ним пришел какой-то мальчишка - приятель Альки и ножом порезал ее. Почти репинская история с Иваном Грозным. Мое предложение сходить в горы и порисовать однако осталось не без ответа. И однажды вооружившись акварелью двинулись на пленэр рисовать редкий сосновый лесок, забежавший на крутой склон горы. И тут я с удивлением обнаружил, что Шулич абсолютно не видит цвета. Сплошная зеленка. Так раскрашивают при полном непонимании ни цвета, ни колорита. Больше он со мной рисовать не ходил, тем более я тогда ему сказал: "ну Шулич, ты развел зеленую скуку!" Но однажды в августовское лето предложил сходить на охоту.

О его охотничьих похождениях я от него слышал несколько раз. И вот он со своей старой, разболтанной берданкой, а я с отцовской "тулкой" сели на поезд и двинулись на охоту. День к полудню испортился, небо заволокло. Пошел мелкий, теплый дождик. "Это хорошо, - успокаивал меня Шулич, "утка будет держаться берегов, ее значительно легче взять." Мокрые мы вышли к какому-то пруду, недалеко от деревушки. Шулич забрался в кусты, сложил лодочкой ладошки и, приложив к лицу издал какой-то звук отдаленно похожий на кряканье утки и крик вороны. Единственная утка, плавающая в центре пруда, не проявила к этому ни малейшего интереса. Шулич еще немного покрякал-прокаркал и предложил мне зайти с другой стороны пруда и бросить в сторону обреченной палку.

-Понимаешь, она встанет на крыло и уж конечно полетит в мою сторону. Тут и возьмем.-

Мне было скучно и неинтересно от такой охоты, но пошел, нашел увесистый сук и бросил. Утка действительно лениво поднялась и плюхнулась у кустов, где сидел Шулич. Я видел, как он пригибаясь, раздвигая кусты стал подкрадываться. Утке, видимо, стало неуютно у кустов, она вновь поднялась и перелетела на новое место. Операция повторилась, на этот раз Шуличу удалось подобраться и выстрелить. Но утка вновь села в центре пруда. Все рассказы Шулича об охоте бледнели и таяли в моем сознании. Дождь перешел в ливень с небольшими паузами.

-Кончай, Шулич, все ясно, это не охота. И гоняться под ливнем за этой крякалкой я не буду!-

Возвращались молча.

Зима сорок девятого года была последней в школе. В тот год нас, мужскую школу слили с женской. В классе появилась значительная группа девчонок. Все как-то заново расселись. Я, как всегда, занял парту у окна с Толей Купреевичем. Девчонки расселись на первом ряду у стены. Шулич сел на свободную парту. Мне помнится, он всегда сидел один. Видимо, так уж сложилось. Не помню, чтобы он на вопросы учителей тянул руку. Если вызовут, ответит в силу своей готовности, но строго в рамках учебника. Если случалось не готов, то все равно старался ответить, собирая все, что запомнилось от урока учителя. В нашем классе все же были ребята, интересы которых - шире учебников. Вика Ветчинкин слыл историком. Нам казалось, что у него знания больше, чем у учителя. Он знал историю всех государств, размещенных на политической карте мира. Я и Толя Купреев увлекались математикой, хотя и готовились стать хирургами. Большинство девчонок - прирожденные химички. Часть ребят отдавали предпочтение физике и языкам. Пристрастие Шулича было скрыто от всех. Он с одинаковым усердием учил все, что предлагал учебник, не выделяясь ничем. В общем успевал по всем предметам в пределах четверки.

После первой четверти отчуждение двух лагерей (девчонки, мальчишки) стало таять Стало очевидно заметным предпочтение парней к той или иной особе. У Шулича сразу со всей женской половиной сложились хорошие отношения. Он никогда с ними не грубил, не было едких шуток. С ним можно было запросто поговорить и даже выговорить то, что наболело. Всех и все внимательно выслушивал. А уж какие советы давал, никто из ребят не знал. И стал он среди женской половины "душкой справедливости". Время неумолимо двигалось к весне. И вот выпускные экзамены. Прошли они быстро, без особых запинок.

Старый преподаватель математики очень опасался за знания девчонок, да они, действительно, за небольшим исключением плавали в предмете, вызвал меня и попросил помочь. Он дал мне ряд математических задач, аналогичных по его мнению билетным с просьбой прорешать и распространить среди девчонок. Конечно, я их расщёлкал и передал по адресу, не забыв нашу команду парней с просьбой на экзамене никаких шпаргалок. И надо же. Один из наших притащил их на экзамен. Его засекли. Скандал! Наверное, больше всех пострадал я. Но это другая история. Дело замяли. И вот выпускной вечер. Помню, как группой возвращались утром со своего последнего школьного бала.

Туманное весеннее утро. Запах дыма костров, в огородах жгли старую листву. В душе какая-то пустота. Пришел домой, не раздеваясь упал на койку и заснул без всяких снов. Разбудила мама

-Вставай, уже далеко за полдень. К тебе пришел Юра Шуленин!-

Шулич зашел с каким-то загадочным выражением.

- Ты что?-

-Знаешь, давай поедем в Москву в архитектурный институт. В Москве у меня тетки, дядьки. Первое время переживем.-

Мне было все равно. Какая-то ленивая пустота.

-Ну, давай. Вот только как мама и отец.-

За обедом я рассказал про это предложение. Отец как-то сразу поддержал. Так вот, когда всплыло это мимолетное замечание "Шилом бритого". Оказывается, все это время серьезно держал в уме тот далекий случай.

Начиналась новая жизнь. Прощай школа! Прощай мой маленький город! Прощайте леса и горы. Я уезжаю. И неизвестно, что ждет впереди. Судьба столкнула меня с Шулениным, а он вот таким образом повернул мою жизнь.

 

Юре Чистякову 17 лет

В общежитии архитектурного института. Постирушки

Защита диплома

Дипломная практика в Улан-Удэ. Ю.Чистяков -- в центре, справа - М.А.Пожарская