23 марта

Пасмурно. Снег. Два солнечных весенних дня и вот вновь снег, серое небо. Не помню такую позднюю весну в Москве. По крайней мере, конец марта всегда был с активным снеготаянием и золотым солнцем. Где-то числа 20 съездил к Головиной (архитектор, работала вместе с отцом). Было интересно посмотреть ее работы. По пути заехал в институт (ТЭП), где прошла моя творческая жизнь. Наверное, не правильно ее назвать творческой. Просто это было присутствие, где я бездарно тратил свои молодые годы. Как все изменилось! Пустые, сквозные коридоры. Люди, притихшие в комнатах за дверями. Тишь устрашающая. Жаловались, что мало работы, а точнее денег. Знакомых лиц почти не осталось. Впечатление, что институт тихо умирает. А я помню дни, когда все кипело, бурлило. Уверенные, веселые люди. Всюду работа. Беготня с чертежами, кальками на согласование со смежниками. Технические советы с разборами проектов, выставки. По вечерам молодые собирались в кружки – театр, музыка. ГИПы, приехавшие со всего Союза на защиту проектов будущих мощных электростанций. Распахнутые двери парткома, комитета комсомола. Там разрабатывались планы нужных и мало нужных мероприятий, социальных направлений. Теперь тишина и бледные лица людей. Ни в ком нет уверенности в «завтрашнем» дне. Забрал свою провалявшуюся год медаль. Постоял у окна на лестничной клетке, откуда открывался такой знакомый вид, что на меня навалилась какая-то грусть. И вновь промелькнули во мне прожитые годы. «Сладкая» грусть со следами промелькнувших лет. Щемящая сладость далеких дней.

К Головиной попал во второй половине дня. Долго искал ее квартиру. Долгопрудная вся перестроилась так, что трудно сориентироваться.  Долго звонил, вышла заспанная, мне всегда нравилась ее квартира с аксессуарами прошлого века. Лампа, кресло, стол, портрет какого-то купца (творчество неизвестного художника), старые книги, и, наконец, современная гжель вперемежку со старыми, пузатыми самоварами. И вот теперь вдруг почувствовал налет старости. Я и у себя в доме неожиданно испытывал это чувство. Значит мы здорово постарели и все окружающие нас предметы, мебель ответили нам тем же. Серое грустное старение. В основном она пишет букеты цветов. Есть интересные, но, поскольку, как мне думается, она чаще всего их сочиняет, то во многих работах нет воздуха. Цветы хорошо прописаны, но не омыты воздухом. Это как на поздравительных открытках – аппликация на белой бумаге. Обещала посетить и меня.

 

Что же творится в мире, в России – совсем грустно. Перед выборами в Думу наши доморощенные и обласканные за рубежом политиканы совершенно оборзели. Сплошная пошлая грязь. Особенно усердствует телевидение. Прокурора, да не простого, а генерального, прихватили с проститутками. Но может и сляпали этот компромат. Коммунисты убеждают, что «реформаторы» готовят переворот. Да это и похоже. Е-ин со своим семейством почти пойманы в грабеже народных денег. Идут повсюду обыски. Президентская рать ищет выхода. Идет смена чиновников в высших эшелонах власти. Чувствуется, что нарыв гадости достиг своего апогея. На апрель в Думе назначен импичмент президенту. От него исходит черная сила сопротивления. И теперь очевидно, что начало лета будет необычным и страшным в политическом мире. Сегодня американцы под прикрытием НАТО решили бомбить и оккупировать Югославию. Плевали они на весь мир. Краснорожий, сексуально озлобленный Клинтон доказывает своему народу необходимость бомбежки и оккупации Сербии. Мир на грани войны.

 

Помню сорок первый год. Начало страшной мировой войны. Мы – дети, конечно, не осознавали весь предстоящий ужас. По городу расклеены большие плакаты. Уродливый Гитлер разрывает пакт о ненападении. Тогда или чуть позднее запели: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…» это потом, дальше пришел голод, хлебные пайки, затемнение окон. В кино крутили пленки фильмов, взывающих к патриотизму. Перед началом фильмов показывали киножурналы. Это – не совсем журналы, а короткие фильмы. И вот тогда я услышал в одном из таких фильмов песню. Начиналась она словами:

           Ночь над Белградом тихая

           Вышла на смену дня.

           Вспомни, как ярко вспыхивал

           Яростный гром огня,

Вспомни годину ужаса – Черных машин полет…

Сердце сожми – прислушайся: Песню ночь поет». Этот  фильм об оккупации Югославии. Такой от нас далекой и такой вдруг ставшей близкой. Югославию варварски бомбили. И эта песня была укором пакости недочеловеков, громивших страну. И вот Балканы сегодня. Над Югославией нависла армада американских, английских, немецких самолетов, несущих смерть. Я ненавижу даже не самодовольство Клинтона - сексуального ублюдка, а всех американцев, позволяющих своему правительству вести смертоубийство ради государственной заинтересованности в Европе. Боже! Накажи их, сеющих по миру разврат, смерть, алчность, убийства. Калечащих  души людей. Сволочи!

В десять часов вечера по московскому времени началась агрессия, американские и английские самолеты нависли над маленькой православной страной.

26 марта

Перепутал все даты. Считал, что сегодня 25 – день рождения деда. Нет деда и мы запутались. Всю ночь мучился без сна. Иногда забывался в тяжелой дремоте. В голову лезла всякая чушь – странная архитектура вперемежку с еще более странной литературой. Мерзла спина – мой признак недуга. Встал с тяжелой головой. Не знаю, чем заняться. Последние недели я каждый день делал по два небольших графических листа. Накопилась целая папка. Хочется как-то обновиться, влить в себя новые впечатления, иначе мое высасывание из пальца может плохо кончиться. Евгений (брат жены) приглашает в Зайцево, но мне страсть, как не хочется – то же сидение в 4х стенах дома. Это зимнее сидение уже порядком обрыдло. Какой-то тупик. Может быть, это от недостатка здоровья или просто старость. О ней не хочется даже и говорить. Надо встряхнуться!

Все время следим по ТВ за развитием страшных событий в Югославии. В городах проходят митинги протеста против действий коалиции США-НАТО. Митинги перерастают почти в погромы. Посольство США в Москве забросали бутылками, чернильницами, яйцами. Выбили окна. Сегодня ублюдок Клинтон обратился к народу Югославии, оправдывая войну, как единственное средство восстановить мир. Придумали новую формулировку своим деяниям: «остановка экологической катастрофы». Нечего сказать – остановка. Кто-то из немцев сказал, что Балканы всегда были беременны войной. Войной беременны не Балканы, а окружающий их мир, ненавидящий православие. Азербайджан – ныне суверенное государство готовит своих ОМОНовцев на борьбу с сербами. Тоже  мне лизоблюды проамериканские! Из бывших республик, пытающихся и мечтающих встать под крыло НАТО – прибалты да Азербайджан. Мировой порядок, установившийся после второй мировой войны под эгидой ООН рушится. Если не остановить Америку сегодня, завтра будет поздно. Сядет она на весь мир, положив свои сапоги на шею народов. И будет диктовать миру, насаждая идеологию служения Мамоне. Страшно бездушие, с которым Америка творит свои дела. Для нее основной двигатель – культ насилия. И это во всем – в отношении человека к человеку, культуре и науке.

6 марта 1999

Кончаются листы блокнота. Грустно начинал свои записи, грустно кончаю. 3 марта хоронили Володю Иванова (товарищ по учебе в МАРХИ). Мой однокурсник, товарищ, с которым бок о бок провел 6 лет института. Вторая группа. Составил весь список группы. Нас 25 человек – 18 мальчишек и 7 девчонок. Мы молоды, полны сил, у всех мечты на будущее. Впереди так много времени. И жизнь прекрасна. Группа была дружной. Каждый по-своему личность всех объединяли маленькие институтские трудности  успеть сдать зачеты, проект, проскочить экзамены. Эти бдения на сплошняках, вечеринки. Беззлобные шутки и подтрунивание друг над другом. Я не очень любил институт. Не мог отделаться от школьных воспоминаний. В школе была уверенность в себе. Институт как-то растворил эту уверенность. Не скажу, что у меня были друзья. Как-то все были равны и по-своему дороги мне. Группа делилась на три клана. Те, кто жил в Москве, был москвичем; приезжие – это молодые ребята, окончившие школу и приехавшие в Москву, и, наконец, старшие, пришедшие из армии, хлебнувшие войну. Первый год так и держались кланами. К третьему курсу все это стерлось. Хотя в характерах так и остались следы разрыва в возрасте и общежитский уклад приезжих. Володя Иванов был москвичем. Красивый малый с каким-то английским благородством денди. Веселый, остроумный. Легко и просто находивший язык со всеми. У него была удивительная способность все сводить к шутке, рассмешить всех, когда обалдевшие от напряжения сплошняка, все мрачно возились со своими подрамниками. До института он получил уже художественное образование, поэтому легко рисовал и чертил, профессионально «отмывал» проект и даже был склонен к экспериментам. Уже потом в группе проявилось, кому Бог дал дар. Так вот, помню на третьем курсе было задание – проект сельского дома. Все мы были в какой-то мере подражателями, проводя часы в библиотеке и перелистывая увражи, находя в них то, что нас заражало или заряжало. Но у каждого уже просыпалось свое понятие, вкус. Одни останавливались на итальянской эпохе возрождения, другие увлеклись народной русской архитектурой, третьи – классикой. Так Игорь Пяткин весь был в русской резьбе, крыльцах, подзорах, майолике. Васильева Наташка держалась консультациями отца- архитектора. Тогда было время Оленина, Минкуса, Жолтовского, Захарова. Преподаватели строго следили и ставили границы фантазии. Теперь это называют сталинской архитектурой – переработка и переваривание классики. Проекты сельского дома подчинялись этому требованию и только Володька Иванов выскочил из этого круга. Он не сидел на сплошняках, исчез на некоторое время. И принес готовый проект. Мы обалдели – это был чистейший воды конструктивизм. То, от чего нас как наседки охраняли преподаватели. Скандал был страшный. Вплоть до разговора в деканате: «Таким отщепенцем не место в советском институте!» Слава  Богу! Все обошлось. Володьке влепили пару. Но я до сего времени считаю, что он победил. Хоть таким способом, но он бросил вызов. На право собственной фантазии. Нет, нет он не был ординарным человеком! А сколько веселья он привносил в нашу компанию, когда скинувшись собирались у кого-либо группой. Всегда носил с собой маленький блокнотик, в котором после цифры было лишь одно слово. Он собирал анекдоты и таким образом записывал их и запоминал. Достаточно было только попросить: «Ну-ка Володя, номер 45» И вот уже хохот.*

 

Какая же короткая жизнь у человека! И где же все наши мечты? Конечно после института все разошлись. Ребята старели. Сегодня каждому уже за 60 – под 70. Боткинская больница. Траурный павильон. Мы ребята и девчонки перед гробом Володи Иванова. Он не узнаваем. Застывший в цветах, редкие бесцветные волосы, заостренный нос, синева неживого лица. Вот и вся жизнь. И мы вокруг – постаревшие до неузнаваемости, седые и лысые, сгорбленные и подавленные. Юлька Канищев подошел ко мне и страстно заговорил: «Нет, нет я не хочу умирать, так умирать. Какая же безумно короткая жизнь! Где же все, где наши мечты? Ведь все же было только вчера! Нет, нет я не хочу умирать! Буду жить всему назло!»

 

Вчера позвонил Артамонов, предложил работу. Заказал ему автомобильный завод монумент со странной темой «Прорыв в третье тысячелетие». Хотел сразу из своего кармана дать 500 долларов. Знал, что мне нужны деньги. Но я то понимаю, что это –липа. Он будет крутиться, как змей на сковороде. Р.(жена) строго наказала никаких дел с Артамоновым. «Он столько тебя обманывал!» я отказался черт с ней, с этой работой... мне не хочется ломать голову. Да и надежды на его честность никакой. Закончил иллюстрации к рассказам Чехова. Рисунки лились из-под руки, будто кто-то ее водит. Подсчитал – оказалось 100 листов – 100 рассказов.

Потом взялся за плакат. Меня очень тревожит эта необъявленная война война с Югославией. Вот и отлил всю свою ненависть к этой войне на Клинтоне. Р.(жена) засуетилась: «Давай пошлем в редакцию «Русского дома». Ерунда какая-то! Мне вовсе не хочется где-либо светиться. Написал две акварели «Апрель в Зайцево». Вроде более или менее.

 

Принялся иллюстрировать стихи Пушкина. Только разрисовался, как Р.(жена) подкидывает идею – страстная неделя. Семь композиций – это уже серия. Заманчиво. Начну, а что получится – будет видно. Первая – «Торжественный вход Господа в Иерусалим». Только бы не скатиться на тысячи раз нарисованных, написанных въездов. Попробую рассказать с позиции сегодняшнего человека

 

Погода испортилась. После ярких весенних дней пришла хмарь. Заряды снега, да такие, что за окном белая занавесь. Температура резко упала. Поэтому и самочувствие не очень хорошее. Но надо признаться, когда за окном солнце, у меня появляется какое-то беспокойное чувство куда-нибудь двинуться. И приходит на ум дача. Странное, смешанное чувство – и хочется, и нет. За зиму как прилип к столу, так и не могу отлепиться. Все хочется работать, работать. Мало времени. Оно бежит, утекает. Надо торопиться. Не важно, что большая часть моих трудов – это все накопление на шкафу. Выставки – это суета. Потеря сил, страх перед разоблачением ничтожности усилий. Надо до конца выразить себя.

 

8 марта 1999

Насколько Пушкин был верующим? По этому вопросу нет никаких следов наших пушкинистов. Действительно, насколько он был верующим. Открываю томик стихов и наталкиваюсь

Мы добрых граждан позабавим

И у позорного столпа

Кишкой последнего попа

Последнего царя удавим.

 А. Пушкин.

Что это? Вполне возможно, что его вдохновила фраза из завещания аббата атеиста Мелье – «Мы добрых граждан позабавим», восходящая к французской революции. Ненависть Пушкина к дворянству – чувство, видимо, вызванное унижением безденежья, не более, но причем здесь эта эпиграмма и его ли это четверостишие?

 

Экспромт на Огареву

В молчании пред тобой сижу.

Напрасно чувствую мученье,

Напрасно на тебя гляжу:

Того уж верно не скажу,

Что говорит воображенье.

 

На Пучкову

Зачем кричишь ты, что ты дева,

На каждом девственном стихе?

О, вижу я, певица Ева,

Хлопочешь ты о женихе.

 

На гр. А. К. Разумовского

  Ax! боже мой, какую

  Я слышал весть смешную:

  Разумник получил ведь ленту голубую.

 — Бог с ним! я недруг никому:

  Дай бог и царствие небесное ему.

 

 

 

12 апреля 1999

Сегодня день космонавтики. Тишина полнейшая. ТВ и радио в своем обычном репертуаре – политические помои. Когда-то это был памятный день – первый человек в космосе. Теперь – тишина.

Сегодня прошла первая весенняя гроза. Гроза не в начале мая, а в середине  апреля. Прогремел первый гром. Деревья как-то сразу встрепенулись, и стали видны рыжие почки.

Позвонил Артамонов и извиняющимся голосом спросил, не имею ли я против него что-либо. Предложил работу с оплатой. Лист – 100 долларов. Р.(жена) махала рукой – «Не смей»! Я

 согласился. Нужны деньги. Посмотрим, что за работа.

Вчера закончил серию «Страстная неделя». Хотел сделать что-то современное, но не мог вырваться из оков классики (Въезд в Иерусалим, Тайная вечеря,  Предательство Иуды, Голгофа) Четыре листа. Наверное, следует дополнить, точнее довершить листом сегодняшнего времени. Дать Туринскую плащаницу. Перед ней яркая толпа сегодняшних обывателей-туристов.

Одновременно с христианской темой делаю иллюстрации к стихам Пушкина – силуэтные рисунки.

Написал небольшой лист с дымковской игрушкой. Назвал это «Пасха – праздник» по цвету ярко, но не выдержано по колориту. Ввел бронзу в небо. Игрушки в основном в красном, оранжевом цвете; и уж совсем не тон тени – ярко-зеленые, тонко фиолетовые стволы деревьев, более или менее объединяют кричащие цвета.

Читаю биографию Кони. Интересен момент суда Веры Засулич. Суд – это самый яркий момент в деятельности Кони. Не предал он себя, свою честь и правду под нажимом власти и царствующих особ. Сегодняшние российские судьи, адвокаты, защитники, прокуроры чего только не исполнят даже не за деньги, а под давлением власти за деньги же: «чего изволите!»

Кончается этот блокнот – и слава Богу! Он мне даже надоел. Хотелось многое записать. Но лень, лень браться за перо.

17 апреля 1999

Три дня как стоит чудная погода. Солнце. Температура под 20. Почки на деревьях позеленели. Вот-вот воздух накроет зеленая кисея молодых листьев сижу дома. Вчера отдал Артамонову три листа проекта и несколько рисунков идей. Вместо одного листа за 100 долларов – целая серия. Не могу остановиться, когда жгут идеи. Их надо выпустить, чтобы не мучили. Ну а деньги, деньги – это второе. Когда за окном солнце, так и тянет, куда и сам не знаю. Какое-то неравновесие в душе.

 

Записи в дневнике

Не спи, не спи, художник,

Не предавайся сну.

Ты вечности заложник

У времени в плену.

Пастернак

 

Люди жить мечтают, над землею гнутся,

люди умирают - песни остаются.

С.Поделков

 

Неужели всю жизнь надо маяться!

А потом

от тебя

останется —

Не горшок, не гудок, не подкова,-

Может, слово, может, полслова —

Что-то вроде сухого листочка,

Тень взлетевшего с крыши стрижа

И каких-нибудь полглоточка

Эликсира,

который — душа.

Д.Самойлов

 

Где нелепость –

Рассесться, судача,

Перед тишью холстов этих тусклых,

Где так славно жила неудача,

Покровительница искусства…

И.Снегова

 

 

 

Не надо никого бояться

Не надо жаться по углам

А то ведь просто может статься

Что выбросят тебя как хлам

 

Тот, кто идет с другими, никогда их не опередит

Микеланджело

 

А.Осмеркин о школе (мастерской) Рериха

Смертная тоска от археологической мистики и прикладнического стилизаторства ментора Школы общества поощрения художников

 

*Когда у нас дома матушка собирала институтскую группу, я часто слышал анекдоты в исполнении Володи Иванова (отец на такие встречи никогда не приходил). Я сидел в соседней комнате, чтобы не мешать друзьям, слушал обрывки разговора, взрывы хохота, после которых я тоже потихоньку улыбался, так заразительно они смеялись . Группа была дружной. Хоронить отца на кладбище приехал  Володя Бремер – узнал от моей матушки. Он тихо постоял в стороне, подошел ко мне, пожал руку и незаметно исчез. Несколько недель спустя, когда Р.(жена)  решила организовать выставку работ отца и спросила меня, кто бы из бывших сокурсников мог бы помочь, мне от лица ребят позвонил Игорь Пяткин: «Андрей, она тебе передала хоть одну картину отца? –Нет.- Тогда нам с ней говорить не о чем!»

** Рисунки на странице взяты из путевого альбома Ю.Г.Чистякова, и из дневников художника.