2 января

Давно хотел в стихах рассказать о своем далеком сибирском городе. О местах, где я вырос, и что формировало все мои чувства. Я даже написал «рыбу», о чем говорить. Вот эти, пока не сбитые в логику строчки.

Воробьиных базаров в тополиных ветвях.

Дальних гор темно-синие спины.

Горький запах лесных ромашек, близкий к запаху полыни.

Полыхание  вечерних пожарищ закатов.

Хоровод бесконечный облаков в синеве.

В селенгинских степях силуэты горбатых сопок.

Островов тальниковых на сверкающей глади реки.

Пена белая черемух.

Опьяняющий аромат зацветающих трав.

Тишина и прозрачность сосновых лесов с золотыми стволами тянущихся к небу.

Тонкий запах багульника фиолетом цветущего под защитой лесных теней.

Бесконечные вспышки зарниц в душных августовских ночах.

Первый иней на крышах сентябрьских дней.

Молоко голубых туманов.

Золотая листва, как взрывы пожарищ под синью осеннего неба.

Блестки зимнего воздуха.

Ослепительный свет.

И алмазная россыпь на белых снегах.

Резкий скрип дорожного наста под ногами.

Заунывные песни февральского ветра.

Теплый свет весенних дней.

И в проталинах первоцвет фиолетовых пушистых лепестков с желтым огоньком сердцевины.

Шум и всплески ручьев.

Рокот буйных потоков с гор.

Запах талого снега.

Несказанная свежесть, мир заполняющая.

На зеленой траве пятна ярких жарков.

Алый цвет распустивших кудри саранок.

Белых, желтых, красных маков ковры.

По речным островам бело-розовый цвет.

Диких яблонь, черемушных зарослей.

Щебет  утренний птиц.

Туманные рассветы,

Ослепительный свет дней.

Черные ночи, фейерверк звездных дождей.

Деревянные мостовые.

Вдоль заборов червленого серебра

В землю вросшие вековые дома.

В окнах светит герань.

Редкие вкрапления строений из камня, их легко перечесть .

Дом Советов, театр, баня тюрьма.

Двор торговый – арок каре.

Да за лесом растущий завод ЛВЗ.

К центру города крутой спуск,

Замощенный брусчаткой.

И с вершины его открывается город весь до реки Селенги, узкой лентой быстроводной Уды.

На весенних дождях в оживающей сетке тополиных ветвей

Бирюзовый туман, нежных, клейких листов аромат.

За заборами улиц расцветают гроздья сирени с бело-розовым цветом яблонь-дичков.

А над всем хоровод облаков в синеве бездонной купели.

Город мой в кольце темно-синих гор.

Там отроги Хамар-Дабана, там черту горизонта горбатит Яблоневый хребет.

 

8 января

Время сжалось шагреневой кожей.

Память жизни – круги на воде.

В этом мире – каждый прохожий,

Промелькнувший в оконном стекле.

Второго дня позвонил сын Виктора Павлюченко (Андрей). Вот еще одна смерть. Ушел коллега, с которым мне пришлось пройти довольно приличный отрезок жизни. Был он беззлобный человек. Любил выпить и женщин. Неудачник в самом прямом смысле слова. Все добивался власти, места, на которое он никак не подходил. Заняв пост зам. начальника техотдела ТЭПа, мгновенно изменился – напустил на себя многозначительность. Все глупо. Сколько раз говорил ему: «Зачем бросать профессию, что будет потом?  Подумай!» Просто чиновник – пустое место. Нужно что-либо делать свое, выразить себя творчески. Так и получилось. А жалко! Всегда брал его в дело. Меня всегда удивляла его легкость мысли  необыкновенная. Любил вращаться среди начальства. Работал он всегда со мной охотно и легко. Этой легкости подхода к любому делу мне и не хватало. Последние годы он как-то удалился, остался в АЭПе при начальстве, я перешел в ТЭП. Потом пришла пенсия, его, конечно попросили при первом потоке сокращений. Оставшись без работы, завял, найти себя не смог. Так и сгорел. Два дня меня обзванивала когда-то моя гвардия, его мало кто помнит в институтах. Жалко и больно! Земля тебе пухом, Витек!

 

Анализ рисунков Брюлова, Поленова, Репина, Серова показал, что наиболее типичные отклонения от строгих правил линейной перспективы свойственно этим художникам сводится к трем:

1. Плавное искривление линий, являющихся прямыми.

2. Несколько точек схода для объективно прямых линий.

3. Преувеличение предметов на заднем плане.

Если не ошибся в размерах, то соотношение человека к предмету в его плоскости (h стены) по мере его удаления от картины, меняется в сторону его уменьшения. Почему? Проверить  более крупно масштабный чертеж. Визуально все наоборот.

18 февраля

Сегодня уже 18 февраля. Время стремительно летит. Неделю провел в Зайцево. Все пытался украсить дом Евгения (брат жены), развесил 25 своих работ (масло, акварель, графика).  Дом вроде бы и ожил. Появилась душа. Голые стены – это какое-то  безразличие, холодное состояние. Чувствуешь себя, как в коробке картонной из-под ботинок. Довольно сложно подобрать живопись под обои и совершенно дурацкие драпировки. Но думаю, что все сойдет. Вот лестница, по моему мнению, получилась и картины нашли свое место. Дни стояли яркие, солнечные в конце моего пребывания. Ослепительный снег. Почти сибирский с искрами блесток. Хотелось порисовать, но так и не мог вырваться из дома. Все хотелось привести его в порядок. Чистил, клеил, сверлил, вывешивал, расставлял. Позвонил из Зайцево Артамонову. Он, как мне кажется, бегает от меня. Жалкий голос – заболел. «Выздоровлю, встретимся!» боится, что потребую оплату за проделанную работу для ЗЛК. От него узнал, что умер скульптор Боков (Сусликов). Жалко мужика. Как он умолял меня поработать вместе! В течение 2-х лет приставал.

 

Как это ни тяжело, но приходится в жизни встречать потери. Мне уже кажется, что этот блокнот заполняется ими. Позвонили из Иркутска. Не стало Лены – моей племянницы. Девочка уже много лет мучилась. Поврежден позвоночник. Без активного движения годы и годы страдания моей сестры. И хотя я так далеко от них, но больно очень. Ну почему невинным детям дано такое страдание? За что наказание? Живут же бесцельные, пустые и даже злобные люди долго. Творят и сеют вокруг зло. И прощается им все на земле. А тут невинная душа несет неподъемный крест боли и страха!

20 февраля 1999

Я уже начал путать месяца. Конец февраля, а для меня все январь. Запахло весной. Когда стоят солнечные дни, свет золотистый, горячий. Снег осел, с крыш капель. И воздух – талого снега легкий и бодрый. 20го у Евгения (брат жены) был юбилей – 60 лет. Подарил ему портрет. Написал его молодым с белой шапкой волос. Сколько его знаю, он всегда был седой. Отметили в Зайцево. Хорошо, когда громадный дом заполнен людьми и голосами. 21 выехали в Москву. Чувствую себя довольно скверно. Как-то я умудрился потихоньку терять свои силы. Да и не страшно, а вот нет азарта и активности. Квелость какая-то. Пугает неопределенность. Что впереди? Год начался нехорошо. Может и верно говорят, что перелом времени к новому веку всегда тяжел. В Москве – эпидемия гриппа. Он каждый год приходит в феврале, но на этот раз не пришел, а ворвался – тяжелый, потный с головной болью, смертями.

И смешно, и грустно, и противно. Что за народ наш такой перевертыш? Всё ради себя родного живет, каждый индивидуум, или как теперь любят по телевизору называть человека «физическое лицо». Вешают на уши этим физическим лицам бог весть что. 20 января отмечали тезоименитство патриарха Алексия. Все бы и хорошо, так нет, нужно ложку дегтя сунуть. На торжественном вечере в Большом театре, если верить нашим ведущим, забрался кот в вентиляционную систему и орал благим матом, сопровождая панегрики. Пустили собаку. Нет толку. Доблестные служители так расстарались, что, видимо, запугали кота до смерти. Потому, и при песенной заздравной кота не было слышно. И все это с улыбочкой вещают на народ, или точней, на «физические лица». Чушь и гадость. Кому это нужно? Ведь не по скудоумию эпизодик сочинили. Хоть так, но отравили вас, соплеменники.

Прочитал небольшую биографическую книжку «Федор Толстой – американец». Яркий человек своего времени. И какой бы он не был карточный шулер, дуэлянт, задира, в нем отражается время – пушкинское время со всеми страстями.

Над Пушкиным висела дуэль с Толстым перед самой женитьбой. Вот откуда повести Белкина, и это оставленный на потом поединок в «Выстреле». Не ясно, как они пошли на мир. Но причина – эпиграмма, которую Толстой  написал на Пушкина и распространил среди друзей. Конечно, горячая кровь Пушкина вскипела. Эпиграмма была в наше время напечатана только в 1928 году. И больше ее не было нигде.

Сатиры нравственной язвительное жало

С пасквильной клеветой не сходствует нимало

В восторге подлых чувств, ты Чушкин, то забыл

Презренным чту тебя, ничтожным сколько чтил

Примером ты рази, а не стихом пороки.

И вспомни, милый друг, что у тебя есть щеки.

 

Пушкин не остался в долгу.

В жизни мрачной и презренной

Был он долго погружён,

Долго все концы вселенной

Осквернял развратом он.

Но, исправясь понемногу,

Он загладил свой позор,

И теперь он — слава Богу —

Только что картёжный вор.

2 марта 1999

Пролистал блокнот. И грустно стало. Печальный год 98 и начало нового года. Когда-то нашли дневник маленькой девочки из осажденного в войну Ленинграда. Он был заполнен страшными и печальными событиями. Из жизни уходили окружающие люди, и дневник фиксировал эти смерти.

 

Вчера вернулся из Зайцево. И вот опять. Умер мой однокурсник Коля Годлевский.* За его флегматичность и спокойствие в группе звали его «Кот». Страшно, когда знал человека совсем юношей. И после окончания института, после шести лет студенческой жизни не было с ним встреч, а помнил и знал его мальчишкой. И вдруг он уходит из жизни. Это еще одно напоминание о скоротечности бытия. Человек, входящий в жизнь, полон планов, заряжен мечтой и целью. Но неумолимо время. Проходят годы, да нет, - пролетают и, человека нет. Живущие в суете дней быстро забывают его. Так где же те юношеские мечты и порывы? Людям остаются почти неуловимые следы, которые, конечно, сотрутся.

Я ясно и четко помню свои студенческие годы. Лица ребят из группы, наши споры и надежды, вечера и «сплошняки», радости и разочарования, еще сравнительно тихую Москву и нас в ней, дипломную суету. Казалось, жизнь бесконечна, как бесконечен мир. Все смертны. Возможно, остаются только дела, как  крупицы, вложенные в копилку человеческой общности. Но они так незримо малы, что теряют личность. Господи! Упокой душу его – Николая Годлевского!

 

Последнее время почти перестал читать. Листаю случайно подвернувшиеся книжки. Евгений, обустраивая свой загородный дом, привез из московской квартиры массу литературы, большинство книг смахивает на макулатуру. Но попадаются и интересные. В последний свой приезд обнаружил у него Новый завет и Псалтырь. Еще и еще перечел «Нагорную проповедь». И вот: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные.

 По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы. Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Итак, по плодам их узнаете…

И ведь ничему не научились люди. Худое принимают за доброе. Верят лжепророкам и плодят их. И кажется мне, что причина в том, что в сущности по большому счету, люди разъединены в чем-то главном. Каждый бьется только за себя в общем стаде и остается одиноким, подчиняясь воле стада (толпы). Найдут себе пророка (лже) совместно, а оказываются по одиночке. Ибо для одних плохой плод и есть самый сладкий, а для других хороший – горький. И что их соединит? Наверное вера в единого Бога и его правду! Но как этого достичь?

 

Мучаюсь по ночам, долго не могу уснуть. В голову лезут какие-то странные мысли, и даже не мысли, а обрывки мыслей. Не верблюдов же начинать считать. Так и мучаюсь часов до 3х – 4х. но иногда, как проблески какие-то свежие искры. Так вдруг мне стало ясно, как писать акварелью. Я даже мысленно сотворил 2 акварели. Вся моя беда – это жесткость в акварельной технике. У меня нет "заливок" – красивого, прозрачного, многоцветного пятна, и, в контраст на этом пятне жесткого акцента. Все ровно и мало чем отличается от живописи маслом или темперой. Сегодня натянул бумагу на 3 подрамника. Писать не стал. Жду, когда окончательно «свирепо» проголодаюсь. Не только разум, но и глаза и руки увидят, чего хочу.

3 марта 1999

Вечер. Скука страшная. Попытался написать акварель. Все напрасно. Какая-то неведомая сила тянет меня по проторенной дороге. Вяло и неинтересно. Бесконечные покрытия приводят к серости и жухлости. Когда чувствуешь, что не идет работа и силой пытаешься заставить себя придти к концу, завершению, то устаешь страшно. Становишься пустым, выпотрошенным. Где же взять ту смелость, которая не пугаясь берет сразу насыщенный тон, цвет, силу?

 

Интересно, я почти год пытался заполнить этот блокнот. И что же? Неужели здесь все? Ну, конечно, нет. И, конечно, это не самые яркие впечатления, во всяком случае далеко не все, что меня волновало, я смог занести. Как-то быстро менялось состояние – от восторгов до скуки, безделья,  тоски. Да и просто самая обыкновенная лень сушила мозг и скручивала руки. Год пролетел. Убежали дни мои. Уже защелкали как на взрывателе дни Нового года. Смогу ли собраться, встряхнуться и взглянуть на мир свежими глазами?

 

6 марта 1999

Бесконечный блокнот. Мне уже давно хотелось засунуть его  на полку, но лист за листом, какая-то бесконечность. Чувство, как в далеком детстве. Заменить его, как надоевшую школьную тетрадь с грамматическими ошибками и начать новую. Вот тогда то все и встанет на свои места и пойдет путем праведным. Сегодня сидел целый день над иллюстрациями к рассказам Чехова. Сделал 17 эскизов. Никак не могу найти нужную графику. Выходит или слишком упрощенно, или слишком тяжело. Нет той легкости и непринужденности, какие бывают в быстром наброске с натуры. Дам им покиснуть во времени, потом вернусь.

Завтра еду к Андрею. 7 марта – его день рождения. Очень четко и ясно помню этот день. Было тепло и солнечно. Весна в разгаре, ручьи, синее небо. Новомосковская, дом в Останкино. Купил шампанское, угощал соседей. Было странно, что они в такой день так спокойны и равнодушны. 55 год. Прошло 44 года. Андрей – взрослый человек, а мне все кажется, что он – мальчик.

 

15 марта 1999 года

Сегодня день моего рождения. По паспорту 16 марта. Две даты, два брата. Игорь, это – я и Олег. «Двойняшки, два брата»,- так говорила мама. Олег умер еще ребенком. И мне сменили имя на Юрий. Крестили, как Георгия. И вот мне 68 лет. Позади долгая жизнь, которая в моем сознании сжалась в очень короткий срок. Жизнь «двойника». Так и проходила раздвоенной. Хотел стать хирургом, стал архитектором. Но что-то мешало сосредоточиться на профессии, отвлекала живопись и графика. Метался между двумя этими профессиями. Так и не стал по большому счету ни архитектором, ни художником. Хотя коллеги-архитекторы считали меня хорошим художником, а художники – архитектором. Лучше бы наоборот. Наверное, эта раздвоенность и помешала достичь чего-либо достойного. Но и этого мало, когда освободился от архитектуры и вплотную занялся графикой, увлекся поэзией. Уже это – чистой воды графоманство. Занимаясь поэзией, все косил на скульптуру. И так, не останавливаясь на чем-то основательно. Перепрыгивая от одного к другому не смог достичь цельности и собственного почерка.**

 

Да и жизнь двоилась, двоилась, как-будто жил и за себя, и за брата. Эта раздвоенность лишила меня основательности и уверенности в себе. Мир не любит таких. Какая надо мною звезда или их две? И выполняя их волю, мечусь и перепрыгиваю от одного к другому. Даже на пороге жизни побывал дважды. Два инфаркта. Выплыл и снова и снова нет покоя. Я не жалуюсь на жизнь. Судьба не мной определена. Но осталось, вероятно, так мало, а я ничего не успел. Все думалось – впереди, а осталось от пути всего ничего. Жалко, что в мире так мало «наследия». Надо, надо держаться «до дней последних донца». И работать, работать! "Душа обязана трудиться и день, и ночь, и день, и ночь".

Сегодня яркий солнечный весенний день. И хотя за окном масса снега, но горячее солнце топит его. С крыш капель.  Не помню, чтобы в этот день в другие годы погода была скверной. Кажется, весна наступает, как не сопротивляется зима, закидывая все вокруг снегом.

Мне казалось, что к 15 числу солнце смоет, слижет снег. Ан нет. И вот вчера и сегодня – настоящие весенние дни.

 

Вчера у меня был Андрей (сын и автор сайта), принес мне подарки. Очень тронут его заботой. Наверное он меня любит. А сегодня у нас пироги. Ждем Евгения (брат жены). С утра позвонил из института Боря Ким. Как и где он узнал мою дату – неизвестно. Но мне было приятно, что ребята (коллеги-архитекторы) помнят меня.

К вечеру появились гости – Евгений с Аленой (брат жены с дочерью). Алена*** всего-навсего на первом курсе Строгановки. Апломб устрашающий. Человечек еще ничего не успел, да и надежд тю-тю. Но уже у этой Молоди внутренней убежденности выше крыши. Я внимательно слежу за ней и вот, что определил – нет в ней художника. Ее не гложет та страшная сила, что не дает ни часу отвлечься от искусства, фантазии, творчества. Все смотрится с застывшими равнодушными глазами. Ни в чем восторга, вспышки собственной мысли. Работает мало. Ничто не увлекает, не зажигает. Равнодушие, равнодушие. Требует от отца компьютер. На нем можно рисовать мышкой. Говорю, да не в нем дело. Поставь руку, глаз, душу, и пока под твоей рукой не зазвенит карандашная линия, делай в себе художника, а уже потом – техника. Куда там! И получаю в свой адрес идиотизм. После этого дал зарок, ни в чем ни капли не помогать.*

 

Пусть крутится и варится в собственных соплях. Кто-то же вселил в нее этот апломб. Где-то прочитала  или услышала, что уходящее поколение всегда не понимает молодых, а уж они то наверняка впереди и делают новое искусство. Господи! Но разве можно идти вперед не впитав и не изучив то, что было до тебя. И не отвергать, а пристально изучив, принять. Иначе  развить и двинуть дальше ничего не возможно. Пустота устрашающая. Мне кажется, что это просто инфантильность несозревшей души. Но была бы душа. А то ведь чувствуешь звенящую пустоту. Только труд, труд, труд творит из сырья человека. Нет, не дано, привыкла с пеленок только потреблять и ничего не давать.

 

*Николай Николаевич Годлевский сыграл большую роль и в моей жизни. После окончания школы, когда я в первый год не поступил в институт, он устроил меня лаборантом на свою кафедру «Истории искусств, архитектуры и градостроительства» в Московский архитектурный институт. Благодаря ему я познакомился с такими «титанами», как А.А.Бунин и Т.Ф.Саваренская. Целый год  я наслаждался лекциями по истории искусств, поэтому знаю живопись не потому, что мой отец – художник (очень часто люди заблуждаются, когда полагают, что жены, дети и близкие художника или композитора специалисты в живописи и музыке, в большинстве своем это совсем не так), а потому, что прослушал несколько раз одни и те же лекции в исполнении совсем разных, но очень интересных, интеллектуально богатых людей.

 

**Затрудняюсь сказать чего здесь больше  - повышенной, изнуряющей требовательности или кокетства. Что- что, а почерк у отца был свой – узнаваемый. Не зря же я еще мальчишкой по его рисункам в книге с чужой фамилией на выходных данных определил, что рисовал мой отец – Чистяков Юрий Георгиевич

 

***Отец был человеком мягким и отходчивым, и конечно он ей помогал, и даже делал курсовые, не говоря уже о том, что поступлением в Строгановку она обязана ему.